Челюсти

[Viverra]

Сообщение от aelpha

джеймсу хэрриоту с любовью

И это есть

Джеймсу Хэрриоту с любовью.Ася заболела. Печальными голодными глазами она смотрела на траву, жадно нюхала свежие сочные листья, жалкими глазами смотрела на меня и…не ела. С большим трудом, после множества тяжелых вздохов и ахов, она выпивала водичку с сахаром и тихо пыхтела, глядя болезненно прищуренными глазами в стену. Ася была выращена буквально на ладонях, изнежена и забалована сверх всякой меры, и существом она выросла крайне самолюбивым и мнительным. Любое посягательство на целостность ее драгоценной шкурки воспринималось как величайшее зло. Ветеринаров она не любила, это если очень мягко выразиться.
Наша первая корова, Веста, относилась ко всем медицинским манипуляциям с полным безразличием; в свое время она прославилась тем, что когда приехали ветврачи для ежегодного забора крови у частных коров на лейкоз и бруцеллез, она, непривязанная, удерживаемая только моей рукой за рог и шейку, спокойно дала нашей ветеринарше Татьяне взять у себя кровь, и пока шофер ветеринарной машины и он же ассистент – проще говоря, тот, кто удерживал строптивых коров во время процедуры - доставал веревки и искал подходящий крепкий столб, чтоб привязать корову, Татьяна уже притопала обратно к машине с полной пробиркой крови в руке и широкой улыбкой на лице.
Ася была слеплена из другого теста. Во время забора крови на ней висели шофер, я и моя мама, а Татьяна, матерясь на все лады, прыгала козой и жонглировала иглой и пробиркой, стараясь не пролить мимо ни капельки с таким трудом добываемой крови. После забора крови следовала обязательная туберкулинизация. Татьяна доставала «пистолет», заряженный туберкулином, приставляла к шее коровы и быстро ставила пробу. Разумеется, Ася в этот миг подпрыгивала до потолка и размахивала во все стороны задними копытами, грозя пришибить любого в радиусе двух метров. Пробу проверяли через несколько дней; увидев в двухста метрах страшную фигуру в синем халате, Ася без лишних слов выдрала здоровенную цепь, на которой паслась, и ломанулась в лес. «Ну ты ж ведь наверное сама уже посмотрела, нормальная ведь там проба, да?», - задумчиво проговорила Татьяна, рассеянно глядя вслед удаляющейся со скоростью гоночной яхты светлой фигуре и машинально поглаживая Весту по гладкой лоснящейся шее.
И вот Ася заболела. Термоядерный коктейль, прописываемый нашими ветеринарами в случаях каких-либо проблем со жвачкой у коров, не оказывал действия; не помогал желудочный сок, настой полыни – словом, все, что предписывали в подобных случаях наши ветврачи. Никаких признаков пищеварения не появлялось.Ася не жевала жвачку и не испражнялась – очень и очень тревожный симптом у коров. Как-то раз одна из деревенских жительниц поделилась с нами народной мудростью: если у коровы долгое время не восстанавливается нормальное пищеварение, то нужно вырвать с корнем целое растение аверьяновки (валерианы лекарственной) и просунуть корове в рот, привязав веревочками к рогам – и когда корова пережует этот стебель, у нее восстановится жвачка («жвака» по-местному) и корова выздоровеет. Так вот, в тот раз я как никогда была готова последовать этому совету, потому что все известные мне оправданные методы себя исчерпали. Наконец, после более чем недельной головки, когда Ася стала уже с трудом подниматься на ноги, зазвучало страшное слово «забой». Я впала в полный ступор – Ася была моей любимицей. Я не знала, что с ней и как ей помочь; если я не сидела с ней в сарае, то я штудировала «Справочник ветеринарного врача» и вновь и вновь вчитывалась в сотни раз прочитанные слова. Я наизусть помнила все книги Хэрриота, а в одной из них упоминалось, что если корова проглотит инородное тело, она не может нормально ходить – Ася двигалась свободно, но все же перед тем, как подписать приговор, мы посоветовались с Татьяной и решили сделать кишечное зондирование – ветеринары вводили в кишечник магнитный зонд, собиравший гвоздики и всякую прочую мелкую железную дребедень, которую умудрялись слизывать коровы на пастбищах. Это был жест скорее очищения совести, но это была последняя надежда.
Приехала Татьяна. Выбрала удобное место с хорошими столбами для того, чтоб привязать корову. Я пошла в сарай за Асей. Потихоньку уговорила ее встать, одела веревку ей на рога и медленно повела к выходу. Ася брела со стонами и кряхтеньем, пошатываясь и спотыкаясь от слабости. Понемногу мы дошли до ворот на улицу…
И тут Ася увидела Татьяну.
Я птичкой отлетела на полтора метра в сторону; жалобно скрипнула створка ворот, прибитая к стене моим телом, веревка выскользнула у меня из руки.
Словно черно-белый ураган, Ася неслась прочь от страшной тетки по деревне, а из-под победно задранного хвоста фонтаном хлестал понос…
…Потом я долго уговаривала Татьяну поделиться секретом: как исцелять коров одним взглядом, но она почему-то только странно смеялась в ответ…

http://webcache.googleusercontent.co...&ct=clnk&gl=ru

[Viverra]

Сообщение от aelpha

следующей страницы после

А что там было? она номером не ищется Петух, да?

[aelpha]

Сообщение от Viverra

А что там было? она номером не ищется

Про то, как лошадь вынесла ворота на ферме. И потом летом доломала их, увидев гадюку.
Спасибо

[Viverra]

Ну, вот так

Петухи – они как мужчины.
Нет, я совсем не хочу обидеть мужчин. Когда стремятся обидеть мужчину, то говорят, что он ведет себя как петух. А на самом деле, это петухи похожи на мужчин. Среди них точно так же встречаются как образцовые и хозяйственные семьянины, внимательные ухажеры, заботливые супруги и отцы, так и настоящие лодыри, эгоисты и разгильдяи.
внимательные ухажеры, заботливые супруги и отцы, так и настоящие лодыри, эгоисты и разгильдяи.
Этот петух был нашим первым петухом. Он прожил у нас около пяти лет – практически беспрецедентное явление, обычно петухов приходится менять гораздо чаще. Куры – совсем негостеприимный народец, и прижить новичка к «старичкам» получается очень редко.Поэтому смена поголовья кур неизбежно влечет за собой и смену петуха.
Так вот, этот петух, о котором идет речь, был идеальным семьянином. Он всегд первым слетал с насеста по утрам и всегда последним забирался вечером; он не притрагивался к корму, пока не уходила от миски, наевшись, последняя курица, он зорко наблюдал за тем, как едят его товарки и не допускал свар; лишь убедившись, что все поели и потеряли интерес к кормушке, он сам приступал к приему пищи; если он находил червяка или другую снедь на выгуле, он созывал свое семейство и горделиво смотрел, как пара кур растягивает червячка и заглатывает каждая со своей стороны; по утрам он выводил кур на улицу ровным строем, а по вечерам так же организованно запускал их в сарай – я убеждена, что он каждый раз их пересчитывал.
Как-то раз куры разбежались, испугавшись чужой собаки, и одну я долго не могла отыскать. Остальные были уже в сарае, а петух все беспокоился, курлыкал и не забирался на насест. Собственно, как только я твернулась от него, он выскочил из сарая через куриный лаз и помчался по деревне отыскивать пропавшую красавицу. К счастью, его удалось сразу загнать обратно.Пришлось закрыть сарай. Когда я наконец разыскала беглянку в пышных зарослях крапивы за домом и принесла к остальным, петух моментально успокоился и ушел спать.
Он никогда н епозволял себе обидеть курицу или цыпленка, а кошек, собак, овец и даже лошадь с коровами нещадно гонял от своего семейства. У него был лишь один недостаток: он знал только мои рабочие штаны, и, стоило мне появиться в поле его зрения в любой другой одежде, как он безжалостно кидался на меня. Пара пинков обычно приводила его в чувство, но тем не менее, находясь на улице, нам все время приходилось быть настороже: удары петушиных ног, вооруженных стальными шпорами – одно из самых неприятных ощущений, которые мне довелось испытать за все годы общения с животными. Говорят, некоторые петухи предпочитают клеваться, причем метят по глазам, но нашему это не требовалось.Взмывая в воздух на крепких крыльях выше человеческого роста, он в падении наносил страшные удары и вполне мог попасть и по лицу, и по глазам. К счастью, в нашем случае обошлось без подобных травм, а вот дырки на ногах довелось подлечивать и мне, и моей сестре.
Безусловно, это был прекрасный сторож, никто чужой не мог пересечь наш двор без нашей помощи, но тем не менее я совершенно не склонна считать петухов идеальными домашними животными.
Тем не менее, этот петух заслуживал всяческого уважения. Однажды куры ушли довольно далеко от дома – кормиться на рассыпаной возле комбайнов кучке зерна. И тут-то их подкараулил давний враг, не решавшийся атаковать в деревне – ястреб. Камнем он упал на наседку с цыплятами, но не тут-то было. Петух не раздумывая бросился в бой на крупного, сильного, да к тому же и летающего противника.
Истошно закричали куры, от деревни с двух сторон на помощь бросились мы с мамой и наши соседи, как обычно наблюдавшие всю сцену от начала до конца из партера – со своего огорода, граничащего с полем. Ястреб не отсупал, петух – тоже. Серые крылья то взмывали над белыми, то исчезали под ними. Куры и наседка с цыплятами благоразумно дернули в деревню. Когда мы подбежали почти вплотную, ястреб наконец сдался и взмыл в небо. Петух в последней яростной попытке подлетел за ним, потом опомнился. Мне удалось схватить его на руки, мы быстро осмотрели его – он был помят, перья взъерошены и местами поломаны, гребень надорван, но он был безусловно жив и здоров. Оказавшись на земле, он даже не стал тратить время на обычный победный клич, а бросился на поиски кур.
Весь вечер наш окровавленный герой приводил своих красавиц – парами, тройками, по одной. Потом ушели не вернулся.Мы подсчитали кур и поняли, что одной не хватает, а значит – петух ушел ее искать. Мы ходили по деревне и цып-цыпкали до тех пор, пока на улице не стемнело и звать стало попросту бесполезно – в темноте куры беспомощны. Наутро они вдвоем появились из буйных лопухов с пустыря на дальнем краю деревни.Как петух ухитрился отыскать ее там – для меня загадка.Впрочем, и то, как она, пусть даже и с перепугу, умудрилась туда забежать.
Зимой куры, понятное дело, живут только в сарае. Выходить гулять на минус тридцати они попросту не способны. А зимние дни коротенькие, да если еще и пасмурно – то и вовсе света не видать весь день, вот и получается, что вся жизнь у кур зимой проходит, пока горит лампа, когда мы у коров. Оставлять свет мы конечно боялись – ведь мы уходили на несколько часов каждый день.
Кормились куры из большой плоской миски. Конечно, основные наши заботы были обращены на коров, а куры – что куры, корм насыпь, водички тепленькой налей и весь уход. Занимаясь коровами, я и не обращала особенно внимания, как там куры едят-пьют. И ведь совсем забыла про особенности нашего петуха.
А получалось вот что. Верный своим принципам, он не подходил к миске, пока все куры не наедятся. А когда они все наелись и ушли – то чаще всего мы и свет уже погасили, и в сарае стало темно.
Обнаружилось это случайно. Как-то вечером, когда я уже всех покормила и собиралась уйти, куры расселись на насесте так, что петуху было никак не найти места. Он топтался внизу, примериваясь запрыгнуть на насест так и этак, но все никак не решался. Тут мне стало его жаль, и я решила ему помочь.Растолкала нахалок локтем, потом нагнулась к петуху и подняла его на руки, намереваясь посадить на освобожденное местечко. Я ахнула! Петух, весивший около шести килограмм, сейчас не весил ничего!!! Под плотным, все скрывающем от глаз покровом блестящих перьев находилось щуплое невесомое тельце! И это у нашего петуха, который даже для своей крупной породы отличался упитанностью!
Тут наконец до меня дошло, что наш чересчур заботливый семьянин просто не успевает поесть.
Я приволокла ему маленькую мисочку, специально для него, с кормом – он удивленно покосился на меня и стал созывать кур.
Ну нет, дружок. Я вынесла петуха в тамбур перед хлевом, закрыла дверь под оскорбленное подвывание кур и поставила перед ним миску. Боже, с какой жадностью он ел!
С тех пор так и пришлось кормить его отдельно, вынося в тамбур.Очень скоро он вернулся в прежний вес, на руки даваться перестал, но послушно выходил из хлева на «петь-петь-петь».
А уже в феврале, когда день начал прибывать и в окно сарая стало заглядывать солнышко, надобность в отдельном кормлении для него отпала.
Следующий наш петух, той же самой породы и почти идентичной внешности, был полной противоположностью нашему герою: более всего на свете он интересовался содержимым кормушки, нещадно гонял от еды кур и цыплят, никогда не делился с ними, если находил что-то вкусненькое на улице. Куры волновали его лишь в тот момент, когда на него накатывала страсть; секунду спустя он уже вполне мог схватить тут же курицу за гребешок и жестоко оттаскать за то, что посмела сунуться к кормушке. Единственное, что роднило его с предшественником – это агрессия к людям, он так же упорно не признавал меня ни в какой одежде, кроме рабочих брюк, но еще и имел милую привычку подкарауливать и налетать со спины. По истечении теплого сезона этот петух незамедлительно был отправлен в суп, и я ни секунды об этом не сожалела.

http://webcache.googleusercontent.co...&ct=clnk&gl=ru

[Viverra]

Ага! Кое-что есть)))

Про Веру.
1.
Она понравилась мне с первого взгляда. Разумеется, мне понравилась бы любая лошадь – я бредила лошадьми с тех пор, как помню себя, и я полюбила бы даже самую неказистую лошадку, эта же была такая кроткая на вид, с темными внимательными глазами, рыжей шерстью и золотисто-желтыми, на редкость пушистыми гривой и хвостом. Она была прекрасна, она была лошадью моей мечты, и сейчас я надевала на нее уздечку, чтобы отвести к себе домой.
Нет, я не купила ее – в те годы лошадь, даже непородистая, была нам не по карману. Мама устроилась работать на ферму, находившуюся километрах в трех от дома, и в качестве транспортного средства нам выдали лошадь.
Я оседлала ее, взобралась в седло и тронула поводьями ее шею. В ответ она вскинулась на дыбы, шарахнулась в сторону и прошла боком несколько метров. Собственно, я ее понимала: на улице уже темнело, и ей вовсе не хотелось уходить от стойла и корма неизвестно куда. Минут десять она кружила и вскидывалась, но мало-помалу мне удалось заставить ее выйти на дорогу и переставлять копыта в сторону дома. Она, видимо смирившись со своей участью, почти успокоилась и полпути прошагала ровным шагом.
Уже окончательно стемнело, когда мы свернули на тропинку в поле – последний отрезок пути, ведущего к дому. И тут у нее под копытом громко хрустнула сухая ветка.
Моя лошадка взметнулась вверх прыжком, которому позавидовал бы любой кузнечик, и, дико всхрапывая, понеслась, не разбирая дороги, не чуя поводьев, не слыша и не видя ничего вокруг; это просто чудо, что мне удалось повернуть ее головой к дому.
К счастью, поле оказалось достаточно ровным, чтобы она ни за что не запнулась и не грохнулась на всем скаку; отыскивать вновь дорогу впотьмах было трудно, и мы пробрались к дому напрямик, ориентируясь на свет фонарей в деревне, как на путеводную звезду.
Просто поразительно, с какой невозмутимой мордой эта милая лошадка охотно зашла в наш просторный, ярко освещенный сарай и принялась за сено! У меня после сумасшедшей скачки в темноте все еще дрожали руки и ноги, а она преспокойно уплетала корм и вообще вела себя так, будто всю жизнь провела в этом сарае.
Я занималась раньше конным спортом и наивно полагала, что все лошади схожи в том, что для них в радость работать для человека, который за ними ухаживает и кормит их. Теперь же эта скромная деревенская лошадка начала преподавать мне уроки, которых я не видела от вышколенных спортивных лошадей.
Следующее утро было для меня не самым удачным. Для начала, едва я положила ей на спину седло, она пнула меня в бедро. К счастью, я стояла далековато от ее ноги, и удар достал меня на излете. Я строго отчитала ее и стала затягивать подпруги.
Движение ее головы было молниеносным. Я только осознала, что она рванула зубами мой рукав, как все предплечье заныло от жуткой боли. Надо сказать, что по причине наступления утренних морозов на мне была надета толстая ватная телогрейка, тем не менее на моей коже отпечатались четкие следы зубов, которые к вечеру слились в здоровенный синяк, не проходивший недели две, и столько же времени мне было больно шевелить рукой.
Я решила принять меры. Крепко взяв ее за морду, я встряхнула ее голову (что ей вовсе не понравилось), и довольно зло сказала:
- Слушай, милая тварь! Еще раз ты меня укусишь, я тебя тресну, - и я еще раз встряхнула ее голову и погрозила ей кулаком. Затем снова взялась за подпруги. Зубы лязгнули рядом с моим локтем, но я была неумолима и затянула обе подпруги до конца.
- Вот так-то, голубушка, - говорила я, выводя ее на улицу, - не думай, что тебе по-прежнему все позволено, так что привыкай.
Привыкали мы друг к другу долго и не очень-то легко. Она ни в какую не желала смирно стоять, пока ее седлали, и я перестала считать синяки на руках от укусов и на ногах – от пинков, однако довольно скоро я научилась уворачиваться от ее зубов и копыт. В ответ она стала брыкаться в тот момент, когда я садилась в седло, и пару раз я чуть не грохнулась, но удержалась за ее чудесную густую гриву. Единственной манипуляцией, не вызывавшая у нее протеста, была чистка. Я каждый вечер приходила в сарай со щеткой, гребнем и скребком, и она с удовольствием подставляла бока под мою руку. Даже когда я продирала металлическим гребнем немыслимые колтуны на ее хвосте и гриве (до меня за лошадьми следил не слишком заботливый, зато пьющий конюх), она не пыталась увернуться и лишь чуть поджимала живот, если я уж очень сильно дергала гребень.
Однажды отключился свет – у нас в деревне это не диво, и я вывела седлать лошадку из полутемного сарая на улицу; как только ее спины коснулось седло, она резко рванулась, ременный повод, которым она была привязана к столбу, лопнул, и через тридцать секунд только рыжая точка на дальнем краю поля напоминала о моей лошадке. В тот раз я опоздала на работу – еще бы, ведь пришлось идти пешком, когда я дошла до фермы, подлая предательница уже стояла в своем стойле и жевала сено. Увидев меня, она, как ни в чем не бывало, потянулась ко мне мордой. Я довольно грубо оттолкнула ее и остаток дня не разговаривала с ней.
Между тем уже наступала зима, ночи становились все холодней, и вот однажды утром, выйдя из сарая, мы с ней увидели лишь бесконечную белую пелену. Снег замел и тропинки в поле, и остатки пожухшей осенней травы, которые моя лошадка любила время от времени пощипать – так просто, от нечего делать. Лошадь фыркнула и долго изумленно оглядывалась, нюхала снег, рыла его копытом; по-моему, в этот день она бежала гораздо резвее, чем обычно.
Теперь, к зиме, она стала мохнатая, как рыжий медведь –переросток, а хвост и грива, которые я всю осень расчесывала и промывала, извлекая застрявшие репейники, сделались просто фантастически пышными и нарядными. Ежедневная, хотя и не тяжелая, работа согнала с нее лишний жир, и под ее кожей вырисовывались литые мышцы. Она стала необыкновенной красавицей, в любом цирке захотели бы приобрести такую очаровательную лошадку…Но ее судьбой была дорога от фермы до дома.
__________________

2.
Изменения в природе, вызванные зимой, словно бы повлияли не только на облик, но и на характер моей лошадки. Она уже не стремилась каждый раз лягнуть меня или цапнуть зубами; когда я чистила ее, она все чаще тянулась мордой к моей голове и перебирала губами мои волосы – так лошади проявляют нежность, и такие минуты были настоящим торжеством для меня, несмотря на безнадежно растрепанные волосы после такой ласки; она признала мою собаку и прекратила попытки пнуть ее, она спокойно давала себя оседлать и безупречно слушалась поводьев. Теперь я часто ездила без седла – на морозе ее теплая кожа приятно согревала мои ноги.
Однажды, когда у мамы, а значит и у меня выдался выходной, я с вечера оставила лошадку на ферме. День летел незаметно в домашних заботах, как вдруг мне послышался конский топот. Я решила, что ослышалась, но тут с улицы донеслось громкое ржание. Я вышла во двор – у ворот сарая стояла моя лошадка и обиженно ржала, требуя, чтобы ее впустили домой. Потом работники с фермы рассказали мне, что лошадь истерично ржала весь день, а когда конюх, накладывая сено, неплотно прикрыл дверь ее стойла, она выскочила и прибежала ко мне.
…Дорога от дома до фермы шла краем поля, у самого леса. В тихие вечера снег блестел в свете луны, освещая нам путь не хуже фонарей вдоль больших дорог, но в этот вечер завывал жестокий ветер, нескончаемая пурга все швыряла и швыряла в глаза колючие льдинки, и мы пробирались почти наугад. Тропинку, конечно, давно уже замело, и лошадка проваливалась в сугробы почти по брюхо. Мы передвигались со скоростью улитки. Я ехала без седла, наклоняясь к самой шее лошади. Хотя на мне и было накручено множество всякой одежды и поверх меховой куртки был повязан огромный шарф, ветер все равно умудрялся отыскивать пути, чтобы забраться под одежду и занести туда порцию пронизывающего холода. Прижимаясь к теплой лошадкиной шее, я пряталась от ветра и метели. Собственно, я почти не открывала глаз – все равно ничего не было видно, а по закрытым глазам метель била не так больно. Лошадка знала дорогу к дому, и ее не надо было понукать.
Внезапно она остановилась и вскинула голову. Я почувствовала, как она часто задышала, пытаясь к чему-то принюхаться. Уши ее беспокойно подергивались, но что можно было услышать сквозь завывания ветра?! Я вертела головой, пытаясь хоть чуть-чуть прикрыть глаза от пурги, и вдруг сквозь снежную пелену я увидела их. Трое шли нам наперерез, еще несколько заходили сзади.
В это было трудно поверить: я сидела на неоседланной лошади среди метели, в поле, и меня окружали волки.
Лошадь оглянулась и вздрогнула. Теперь она заметила и тех, что были сзади. Они были похожи на призраков: серые тени, мелькающие сквозь вьюгу, они не проваливались в снег, а скользили по нему, кажется, они даже не смотрели на нас, тем не менее я видела их все отчетливее – они приближались.
Я не считала себя трусихой, но сейчас я ощутила неприятный холодок в животе.
Лошадь покрутила головой, тихо всхрапнула и внезапно вломилась прямо в сугроб, оставив позади себя обе группы волков, и пошла пахать снежную целину.
Тот, кто пытался бежать по пояс в снегу, да еще с ношей на спине, поймет, сколько сил вкладывала в каждый прыжок моя лошадка. Я бросила поводья и обеими руками вцепилась в ее роскошную гриву: во-первых, так я меньше стесняла ее движения, а во-вторых, мне вовсе не хотелось соскользнуть с лошадиной спины и остаться по грудь в сугробе в компании нескольких волков.
Едва мы миновали угол леса и сквозь вьюгу стали просвечивать огни моей деревни, как волки исчезли, словно по волшебству; они просто растворились в густой лесной темени.
Моя лошадка была вся в мыле и дрожала крупной дрожью; я долго вытирала ее сухими тряпками, а потом растирала пучками сена. Наконец она перестала дрожать.
3.
К утру утихла и метель; теперь с неба неспешно опускались огромные, мягкие, пушистые хлопья снега, они были так красивы, что казались теплыми. Уснул ветер, и на мир снизошла благодать. Дремлющие после схватки с ураганом леса и поля дышали покоем.
Громадный бульдозер сердито рычал среди сугробов, расчищая дорогу.

http://webcache.googleusercontent.co...&ct=clnk&gl=ru

[aelpha]

Во, точно, про петухов еще
Штош у меня-то все не тиктак

Viverra, спасибо! Большое-пребольшое спасибо!

[Viverra]

Тык. Змея и трактор))

2.
Как-то раз, когда тихий и совсем уже не морозный февральский день клонился к своему завершению, мама поехала на вечернее кормление одна, без меня, сказав, что работы на вечер немного и она справится одна. Я помогла ей запрячь лошадь – к тому времени мы разжились санями и разъезжали теперь, словно барыни, усевшись на мягкую солому и укрыв ноги огромным полушубком, - и мама уехала.
Надвинулись сумерки, за которыми угадывалась темнота. Тихо посвистывал ленивый ветер. Мама почти дремала под плавное скольжение саней, Вера тоже почти дремала, понемногу переставляя ноги по знакомому маршруту. И вот за сонным, безмятежным шепотом ветра мама и лошадь умудрились не расслышать негромкое тарахтение трактора…
Тракторист, молодой парень Ваня, как раз не спал. Конечно, он увидел впереди знакомую повозку, и, памятуя о Вериной любви к технике, сбавил обороты и тихо-тихо полз в ста метрах позади саней. До фермы было уже недалеко, обгонять смысла не было.
И все бы могло сойти гладко, но дорога к ферме не прямая. И вот на очередном изгибе Вера боковым зрением окинула задний план, и, к своему ужасу, обнаружила в непозволительной близости подкравшийся трактор!
Вожжи маме не помогли. На огромной скорости Вера понеслась вперед, спасая свою шкурку от неминуемой гибели в механическом обличье. Лихо свистели по укатанному снегу полозья, очумело глядел вслед Ваня. До фермы оставались какие-то десятки метров. Вера не собиралась тормозить. Мама безнадежно тянула вожжи, Вера летела как вихрь. На беду, кто-то из работников, зайдя на ферму, оставил открытой одну створку главных ворот. В наполовину открытые ворота мог пройти только человек, но Веру это не остановило. Ни на миг не задумываясь о торможении, Вера со всего разгона влетела в ворота. Концы оглобель ровно и слаженно ударили в косяк ворот. Здание фермы содрогнулось, мирно лежавшие и дремавшие нетели в ужасе повскакали со своих мест и заметались на привязях…косяк вместе с воротами медленно вышел из дверного проема и начал плавно падать на лошадь. К счастью, внутренние воротца были закрыты, и это наконец остановило Верин полет.
Медленно-медленно с саней сошла потерявшая дар речи мама. Подъехал Ваня, выпал из трактора, вытаращил глаза. Открылись внутренние воротца входного тамбура, из которых показалась фигура дяди Гены.
Три человека в полном онемении стояли и обозревали картину: в тамбуре главного входа стоит запряженная в сани лошадь. Сани наполовину втянуты в тамбур. Косяк выбит из проема и висит под углом сорок пять градусов. А внутри косяка стоит невозмутимая и безмятежная лошадка, довольная тем, что так ловко спаслась от механического монстра.
Первым, кто обрел дар речи, был Ваня.
- Простите меня, - обратился он к моей маме. Я не хотел вас напугать…я был уверен, что вы меня видели…
- Сначала не видели, а потом увидели, - объяснила мама.
- Ты это, девка…, - начал дядя Гена (он был старше моей мамы на десяток лет, но порой говорил как седобородый патриарх), - ежли решила на лошадИ по ферме ездить, то сказала бы, я б ворота совсем открыл. Тока смотри, не развернесси ведь в проходе…с санями-то…
Мама гневно сверкнула на дядю Гену взглядом и пошла осторожно, чтоб не свалить ворота на себя, выпрягать Веру из саней и косяка.
…Совместными усилиями дяди Гены, Вани, мамы и тети Люси Веру осторожно извлекли из зависшего в воздухе косяка ворот, оттащили сани и стали ставить ворота на место. Внимательный осмотр выявил, что от удара сломались все тридцатисантиметровые кованые гвозди, которыми косяк был укреплен в проеме. Учитывая, что толщина такого гвоздя - с два мужских пальца, можно представить, какой силы был удар. Чудом уцелел только один-единственный гвоздь, и вот на нем-то и повис выбитый косяк. Но от удара этот гвоздь погнулся и теперь не давал поставить ворота на место. Даже когда все четверо начали слаженно раскачивать ворота, они почти не пошевелились. Подходящего инструмента, чтоб извлечь этот гвоздь, на ферме не было, да и если бы удалось его вытащить и поставить косяк на место – нечем было закрепить. Пришлось так и оставить подвешенные на одном гвозде перекосившиеся ворота на ночь. Повернуть ворота хотя бы в их нормальную плоскость тоже не получилось, потому что весили ворота целую тонну.
На следующий день приехали рабочие из совхоза. Посмотрели на ворота, на гвоздь. Достали здоровенную монтировку, попытались зацепиться с земли. Ничего не вышло, гвоздь был высоко. Поставили стремянку, забрались на нее, подцепили гвоздь. Повисели на монтировке – гвоздь не шевелился. Оказывается, он не был вбит в стену, а был он вколочен в косяк, а потом обложен камнями и забетонирован. То есть по сути, не косяк ставили в стену, а стену складывали вокруг косяка, дополнительно укрепив его такими вот здоровенными гвоздями вместо арматуры. Рабочие уехали, потому что тоже не знали, как закрепить косяк, если даже удалось бы как-то избавиться от этого гвоздя.
Председатель совхоза почесал затылок, сказал что-то в духе «даааа, хорошо построили» и пообещал, что летом, когда можно будет проводить работы с цементом, не боясь ночных заморозков, он снова пришлет бригаду и косяк зацементируют по новой, а пока «поживите так».
3.
Конечно, «летом» - понятие растяжимое. Летом в совхозе каждая пара рук на вес золота. Подготовить машины к силосованию, провести силосование, подготовить машины к сенокосу, провести сенокос, подготовить машины и комбайны к зерновой, ну а зерновая – тут вообще говорить не о чем. Тут день и ночь кипит работа, председатель и механизаторы не спят, чернеют с лица, а вместе с ними не спят и чернеют и все, кто так или иначе связан с зерноуборочной кампанией – кладовщики, сушильщики, плотники, слесари, учетчицы…Неужели кому-то тут будет дело до упавших ворот на какой-то дальней ферме, да к тому же еще и не молочной, а по откорму нетелей?! Так и висели наши ворота, так и не пользовался никто главным входом.
То есть никто, кроме меня. Начался сезон пастьбы, и мне было удобно оставлять лошадь у главного входа и идти открывать проход, чтобы выпустить стадо и погнать на пастбище.
В одно солнечное июньское утро я подъехала к главному входу, оставила Веру, небрежно перекинув поводья через скобу ворот, и пошла открывать проход. К сожалению, я потревожила поселившуюся у фермы небольшую гадючку. К сожалению, своим укрытием от опасностей эта гадючка выбрала большой камень перед главным входом фермы…
…Я только заметила мелькнувшую около ног блестящую живую струйку, и через пару секунд вся прелесть ласкового летнего утра потонула в чудовищном грохоте. Новый сыромятный ремень уздечки оказался на диво прочным, лошадь переломила-таки последний гвоздь, и ворота наконец рухнули. Вера отскочила на несколько метров от входа и спокойно встала, потеряв змею из виду. Падение ворот нисколько не нарушило ее душевного равновесия, не видя змею, она безразлично стояла, опустив голову, и ждала, пока я подойду к ней и сяду верхом.
Навстречу нам шел дядя Гена. Посторонился, пропуская стадо, подождал, когда я подъеду, и спросил, зачем я взорвала ферму.
Я ничего не взрывала, оскорблено ответила я. Просто Вера уронила ворота. Потому что испугалась змеи. Дядя Гена проводил нас долгим любящим взглядом и ничего не сказал.
…Я не знаю, способны ли змеи умирать от испуга. Но больше эту гадючку никто не видел. И до самого последнего дня существования нашей фермы никто, никакая сила не могла заставить Веру подойти к главному входу…

[Viverra]

Сообщение от aelpha

Штош у меня-то все не тиктак

От щас у вас будет все тик и все так)) Ловите)) Я, наконец, открыла так, как хотела - одной страницей всю тему)))
http://webcache.googleusercontent.co...&ct=clnk&gl=ru
Тока копируйте , пока есть))

Ну вот, я назвала тему "рассказами о животных", но так уж получается - заговорив про животных, так или иначе вспоминаешь и людей, с которыми я познакомилась так или иначе благодаря животным. И в самую первую я хочу рассказать о том, как мне посчастливилось провести несколько часов в обществе замечательного человека - Миры Львовны Калецкой.
Я училась в Череповце. С тех пор я храню нежнейшие чувства к этому удивительному маленькому городу, я надуваюсь гордостью, услышав слово "Северсталь", потому что мне довелось прикоснуться к этому истинному воплощению гения инженерной мысли - гиганту черной металлургии, и я по сей день непоколебима во мнении, что если промышленный пейзаж хоть где-то и бывает красивым, то это безусловно вид "Северстали" с возвышенности, по которой пролегает федеральная трасса А-114. Невероятно красивое и захватывающее зрелище - густые сумерки на самой границе темноты, а в нескольких километрах - яркие фонари гигантского металлургического комбината и причудливые, фантасмагорические, горящие прямо посреди предночного неба огни над высоченными трубами мартенов...
Но, как я уже говорила, главным обстоятельством, сроднившим меня с Череповцом, стала учеба. И, пожалуй, самое сильное впечатление на меня произвела трехдневная практика в Дарвинском государственном заповеднике.
Расположенное на благодатнейшем берегу Рыбинского водохранилища селение Борок является центральной усадьбой заповедника, там расположена дирекция и музей. Вот в плане того дня как раз и значилась экскурсия по музею.
Администратор, читавшая нам ознакомительную лекцию, провела нас в музей и как-то странно улыбнулась.
- Экскурсию, - сказала она, - для вас проведет наш старейший научный сотрудник. Мира Львовна Калецкая. Только я прошу вас проявить немножко тактичности, потому что ей уже 86 лет и она ходит с палочкой и плоховато слышит.
Мои однокурсники стали переглядываться и обмениваться ухмылочками, выражавшими смесь смущения, легкой ехидцы и скуки. Я тоже не удержалась от мысли, что сейчас нам предстоит пара часов в обществе божьего одуванчика, и постаралась сдержать разочарование - я планировала посвятить это время консультации с териологом (специалист по млекопитающим) по теме своей проектной работы.
Но тут вошла Мира Львовна, и все посторонние мысли надолго покинули мою голову. Да, было видно, что она уже перешагнула рубеж, отделяющий "пожилой" возраст от просто "немолодого", но на этом любые намеки на ее возраст заканчивались. Пышущая искрометной энергией, крепкая, с красивым поставленным лекторским голосом женщина. Трость в ее руке выглядела не опорой для усталых суставов, а модным аксессуаром. Не будет преувеличением, если я скажу, что все мы - 25 студентов - разинули рты. Ее речь отличала не только великолепная четкость и продуманность, но и особый, мягкий юмор, присущий людям, сочетающим ясный ум ученого с нерушимым душевным здоровьем, какое обретает человек, всю жизнь занимающийся горячо любимым делом на фоне прекрасной, хоть и чуточку суровой природы.
Мы ходили за ней стайкой, заглядывая в глаза и жадно ловя каждое слово, словно изголодавшиеся по работе овчарки, которых наконец-то пастух ведет на поле сбивать стадо, и аккуратно ставили ноги, боясь шаркнуть по полу и тем самым помешать звукам дивной речи. А какой там, в музее, был пол? Я не заметила...
Притихшие, мы пошли на обед. После обеда у нас была орнитология - основная страсть всей жизни нашего Учителя, заведующего нашей кафедрой. Лекцию и практику по орнитологии вел молодой орнитолог, окончивший МГУ и обосновавшийся в Дарвинском заповеднике.
- Мира Львовна? - спросил он, посмеиваясь. - А вам уже рассказали о том, что еще два года назад она в одиночку выходила в поле ставить и собирать ловчие линии?
Ловчая линия - это сто мышеловок-ловушек, выставленных в ряд на расстоянии метра друг от друга. Стоит линия сутки, потом собирается и попавшиеся мышевидные грызуны подвергаются строжайшему определению, взвешиванию и учету. Основа основ работы биолога. Конечно, мы были лишь студентами с разной степенью неровности рук, но у нас - у 25 человек - на установку ловчей линии ушло полдня.
- А перестала она ходить одна, - продолжал молодой орнитолог, - только потому, что за этим стал строже директор следить. Очень много браконьеров, опасно для жизни. Ходим только по двое...
...Несколько лет назад я с удовольствием прочитала, что Миру Львовну поздравляют с 90-летием.

Женька, моя любимая подруга, долго не могла научиться ездить на лошади галопом.
Не удивляйтесь - весу в ней было 44 килограмма при росте за метр шестьдесят, список ее диагнозов привел бы в ужас даже доктора Хауса, ну да речь не о том. Просто как только лошадь сбивалась с рыси и делала первый скачок, Женька начинала задыхаться, ловить свое сердце где-то в районе желудка и едва не падала с лошади. Ну и ладно, рекордов нам не ставить, а мне она очень помогала. Она приезжала ко мне в гости каждое лето с тех пор, как мы познакомились в медицинском колледже. Конечно, в хорошую погоду наша работа по выпасу совхозных нетелей была более похожа на приятный отдых - выпустить стадо, довести его до пастбища, а там только приглядывать, чтоб особо инициативные особи не уплыли на другой берег реки да не ушли в лес - и зачастую мы почти целый день проводили, купаясь и читая книжку в тени берез на берегу. Приходили ребята из деревни, разжигали костер, готовили наловленных с утра раков...
Но когда западный ветер пригонял синие, низкие облака и на целую неделю заряжал дождь, пастьба переставала походить на сказку. Нетели отказывались выходить из загона, отказывались переставлять ноги в сторону пастбища, а заставить их перейти наш узенький, мелкий, но невероятно холодный ручеек становилось почти непосильной задачей.
Вот в такой ледяной и серый июньский дождь мы с Женькой выгоняли стадо. Встречный ветер бил по глазам, нетели отворачивались и норовили повернуть обратно к ферме, лошадь жмурилась, пыталась спрятать глаза от дождя и злилась на непослушных нетелок. Она вообще относилась к коровьему племени с крайней подозрительностью, а уж когда стадо выходило из повиновения и отказывалось передвигаться ровным шагом в заданном направлении, в нашу лошадку сам черт вселялся. Она кусалась и норовила отвесить пинка ближайшим нетелям, и надо сказать, она таки помогала их гнать. И все равно - преодоление каких-нибудь восьмисот метров от фермы до пастбища растягивалось чуть ли не на час.
Иногда, сжалившись, нам выходили помочь жители нескольких ближайших домов. Но в этот день никому не хотелось высовывать нос из дому, и мы с Женькой управлялись вдвоем...ну и с лошадью, конечно.
Наконец, смирившись с неизбежным, первый десяток нетелей неохотно и с явным отвращением ступил в воду ручейка. Сразу за переправой начиналось пастбище, и мы с Женькой облегченно вздохнули: раз первые пошли - значит, мало-помалу и остальное стадо за ними потянется. И тут одна длинноногая и не в меру ретивая телка поскользнулась на раскисшей глине и, со всего маху въехав на пузе в ручей, безвольно упала в воду и уронила голову. Задние ряды, воодушевленные ее порывом, принялись энергично штурмовать ручей, втаптывая упавшую еще глубже в глину и ил и без стеснения наступая ей на голову. Морда упавшей полностью скрылась под водой. Глаза закатились, веки сомкнулись. Коровам не очень свойственно бороться за жизнь, и эта нетель не стала исключением. Она твердо надумала умереть в этом ручье.
...Но, конечно, так думала она, а не я. Расталкивая стадо, невовремя решившееся перейти наконец несчастный ручей, я бросилась к упавшей...и, разумеется, тут же со вкусом села в ледяную воду, оступившись в жидкой глиняной каше.
Просто поразительно, какой холодной может быть вода, не превращаясь при этом в лед! Я окоченела моментально и целиком. Скрюченными руками кое-как выдрала втоптанную в дно ручья голову нетели, подперла ее коленом и стала толкать телку в плечо, пытаясь вынудить встать. Какой там! Упавшая не то что не пыталась встать, но еще и голова стала скользить по моей ноге, норовя упасть обратно в воду. Обхватив тяжеленную башку руками, я оглянулась и увидела стоящих на берегу в полной растерянности лошадь и Женьку, не знающих, чем мне помочь.
- Быстро...к тете Ане...за ремнями... - задыхаясь от холода, выдавила я сквозь лязгающие зубы. - И за мужиками!!!
Женька взлетела в седло птичкой. Испуганная лошадь сорвалась с места в карьер и исчезла за поворотом.
Прошла целая вечность, пока пришла тетя Аня с прочными синтетическими ремнями и несколько мужиков. Совместными усилиями под грудь и живот лежащей в ручье нетели подвели ремни, подняли ее, и, поскольку она по-прежнему отказывалась шевелиться, так на ремнях и отнесли на ферму. К счастью, мы давно взяли за правило держать на ферме полный комплект запасной одежды, и я наконец-то стащила мокрые, измазанные глиной штаны и переоделась в сухое. Тетя Аня принесла на пастбище горячий, только что из печки, пирог. Когда мы сидели у костра под навесом, сооруженном на случай дождя, уплетая пирог и глядя на безмятежно пасущееся стадо, Женька вдруг обратила ко мне совершенно счастливое, сияющее лицо.
- Надьк! - ликующим тоном воскликнула она, - а я ведь научилась ездить галопом! Ты видела??!

[aelpha]

Сообщение от Viverra

От щас у вас будет все тик и все так)) Ловите)) Я, наконец, открыла так, как хотела - одной страницей всю тему)))
http://webcache.googleusercontent.co...&ct=clnk&gl=ru
Тока копируйте , пока есть))

Всё, скопировала не то еще индог склеилсо бы до завтра
Спасибо Вам
В принципе, теперь и девятка может возвращаться

[CanisS]

Ура! Слава Гуголю!!!
Viverra,