Челюсти

[Viverra]

Сообщение от Харлей

где тут номер стр?

Тут нигде. Это уже копия. Менять в поиске, вот так
http://webcache.googleusercontent.co...&ct=clnk&gl=ru

Лошадь Вера, попав к нам, представляла собой прямо-таки иллюстрацию к справочнику по болезням лошадей. Суставы задних ног выпирали уродливыми наростами, обозначавшимися в книгах как "шпат", характерная бочкообразная форма ребер ясно говорила об эмфиземе, в просторечии именуемой " запалом", и порой лошадь сотрясалась в приступах безобразного кашля, сопровождаемого жутковатыми хрипами; вдобавок её явно мучили какие-то не то боли, не то судороги в ногах – периодически она начинала бить задними копытами то в стенку, то в землю, неритмично, пугающе безучастно, словно её нога дергалась сама по себе и лошадь нисколько не трогало, что она стучит в деревянную стену, создавая чудовищный грохот, и попеременно то одной, то другой ногой.
В одну из первых ночей, проведенных Верой в нашем сарае, я подскочила, разбуженная непонятными шумом. Выскочив на скотный двор, я обнаружила, что лошадь заходится кашлем, а напуганные непривычными звуками овцы мечутся взад-вперед по своему стойлу, создавая суматоху. Даже наша неколебимо спокойная корова и та поднялась на ноги и с любопытством, к которому примешивалась легкая тревога, смотрела на лошадь сквозь загородку.
Я не придумала ничего умнее,чем напоить Веру теплой сладкой водой и укрыть ей грудь старым одеялом.
Чуть позже дали о себе знать и боли в ногах, когда Вера колотила копытами в стену и наш сарай буквально ходил ходуном. Иногда Вера ещё умудрялась попасть копытом по воротам с совершенно уж оглушительным результатом. Одно хорошо, овцы и корова быстро убедились, что этот грохот не несет никакой угрозы, и совершенно равнодушно взирали, как я мечусь по ночам около Веры, не зная, чем ей помочь.
Движимые наполовину интуицией, наполовину всевозможными травниками, мы с мамой ввязались в довольно затяжную битву за лошадь. Мы заваривали ей чуть ли не все травы подряд, кутали ее в попону и поили только теплой водичкой. (Первый результат наших усилий оказался довольно неожиданным: однажды, в сильный мороз, мы решили оставить Веру на ферме, а там внезапно ночью замерзли некоторые автопоилки. В том числе в лошадиных стойлах. Наш бригадир тётя Аня в семь утра пришла на ферму помогать ночному сторожу дяде Гене напоить всех оставшихся без воды животных. Налив ведро прохладной воды – титан успел тоже изрядно остыть за ночь – тётя Аня отнесла первую порцию Вере, своей любимице. На что лошадка пренебрежительно фыркнула, напустив в воду слюней, и демонстративно повернулась к ведру задом. Тётя Аня, потрясённая такой неблагодарностью, немедленно высказала всё, что она думает про "эту змею", тогда как дядя Гена, посмеиваясь, в своей ехидной манере посоветовал водичку подогреть, потому что "девки-то лошадь избаловали". )
Но мало-помалу, мучительно медленно, кашель отступал. Теперь Вера уже спокойно пробегала резвой рысцой дорогу от нашего дома до фермы, не закашливаясь и не хрипя, и к лету, к началу сезона пастьбы, кашель стал практически воспоминанием. Да и ногами она колотила значительно реже. Забегая вперед, скажу, что совсем избавиться от этих пугающих приступов, когда Вера словно силилась разбить свои ноющие копыта о стену, не удалось, но повторялось это так редко, что я склонна считать, что всё же достигла большого успеха. Хотя и не прибегала ни к каким медикаментам, а всего лишь соблюдала режим и поила лошадь травками.
Окончательно я успокоилась насчет Вериного здоровья в середине лета, когда после нескольких дней затяжных ливней внезапно настала ясная и свежая погода, и Вера, отпущенная гулять со стадом, устроила дикие получасовые скачки, то носясь вокруг меня бешеным галопом, то с скоростью ветра улепетывая на дальний край пастбища и тут же возвращаясь обратно, сверкая глазищами и взбрыкивая задними ногами, и ни разу после этого не кашлянула и не стукнула копытом.
Но по-настоящему я поняла, что мы победили, через пару лет. Неожиданно ко мне на пастбище пришел тракторист из бригады, сенокосившей на соседнем поле, и сказал, что сено для лошади нам к дому привезут прямо сейчас. На всю зиму. Это два огромных стога. Мне нужно было срочно предупредить мать, чтобы она хотя бы убрала в сарай двух наших телят, пасущихся в аккурат на проезде, и оставив стадо под присмотром Женьки, я понеслась на Вере домой. Вера промчалась полтора километра единым духом и даже не особенно вспотела. Я не могла нарадоваться на её ровное дыхание и спокойный шаг, когда мы возвращались назад к стаду.
Лучшим резюме того дня неожиданно стали слова парнишки из нашей деревни. Его мать вышла замуж за военного летчика, армянина по национальности, и иногда этот мой приятель для пущего эффекта несколько злоупотреблял своим происхождением. Вечером того дня, болтая о том о сём, он сказал, что видел, как днём мы с лошадью промелькнули мимо его дома.
– Ага, – радостно отозвалась я, – от самой реки скакали галопом, представляешь?!
–Скакали? Нэт, дарагая, – старательно утрируя акцент, сказал приятель. – Ви летэли!

Этот рассказ написан очень давно, и я всё раздумывала, стоит ли его здесь публиковать, ведь он совсем не о животных. Но сегодня в персоналке у Noname зашёл разговор почти на эту тему
***
Иногда день не задаётся с самого утра. Вытаскивая из печки чугуны с горячей водой для животных, я умудрилась плеснуть себе на руку кипятка. Не беда. Тихо поскуливая, выскочить на улицу и сунуть ошпаренную ладонь в снег. Вернуться домой, снова взяться за чугунки, потому что коровы ждут свой завтрак и дойку. Налить воду в вёдра и пойти в хлев.
На улице стоял мороз под сорок градусов. Снег сухо поскрипывал под ногами, от вёдер валил пар. И, конечно, никак нельзя было обойтись без того, чтоб оступиться, зацепить голенищем сапога край ведра и плеснуть себе на штанину и в сапог изрядное количество воды. Досадуя и мелодично похлюпывая водой в сапоге, я напоила коров и села доить. На таком морозе даже в сарае было отнюдь не жарко, и нога в мокром сапоге быстро превратилась в ледышку. Но из ослиного упрямства переобуваться домой я так и не пошла. Закончила в сарае, взяла пустые вёдра и пошла к колодцу за водой. Разумеется, в минус сорок пользоваться насосом было бессмысленно.
На втором зачерпывании я упустила ведро. Несколько минут пялилась вглубь колодца, увы, безрезультатно – поднять ведро силой мысли не удалось. Вздохнула и пошла за кошкой.
Кошка – приспособление, необходимое не только альпинистам, но и тем, кто пользуется колодцем. Ведь иначе за каждым сорвавшимся ведром приходилось бы спускаться в колодец. Но мне этот незаменимый инструмент более всего напоминает портативное пыточное орудие откуда-то из темнейшего средневековья: во всяком случае, не припомню, чтоб мне хоть раз удалось размотать веревку, не ободрав себе пальцы остро отточенными крюками. Ну а уж в этот день, конечно, я проявила чудеса неловкости и содрала чуть не половину кожи с кистей обеих рук. Промокшая штанина схватилась ледком и тихонько постукивала о деревянный бортик колодца. Но главное, ведро быстро вернулось на поверхность, осталось только промокнуть кровь, выступившую из ссадин и царапин. Сматывать веревку обратно я благоразумно предоставила маме.
Ничего хорошего от этого дня ждать уже не приходилось, и, когда отключился свет, я испытала даже какое-то мрачное удовлетворение. Свет нас в деревне отключают часто: в такой вот сильный мороз, или при сильном ветре, или во время грозы...или просто так, без ветра, грозы и мороза. Но дольше, чем на неделю, никогда не отключали, что правда, то правда.
Но сегодня я даже не успела как следует упиться несправедливостью, как свет включился снова.
Коротенький зимний день быстро сменился сумерками. Зажглись фонари. Вчерашняя сырость, застигнутая врасплох внезапным морозом, осталась на ветках берёз густым, крупным инеем, и теперь в свете фонарей и луны сказочные деревья переливались и сверкали серебряными и желтоватыми бликами. Эта картина неизменно примиряет меня с любыми жизненными неурядицами, и даже с зудом в ошпаренных и ободранных пальцах.
Настало время вечернего кормления. И первое, что я увидела, войдя в хлев – это оборванную цепь, болтающуюся на шее у бычка. Настоящее чудовище, он умудрялся разорвать цепь чуть ли не по три раза на неделе. Ни до, ни после этого бычка таких талантов нам не попадалось. И хорошо, не то б мы всё своё время проводили в починке цепей.
Бычок с обрывком цепи на шее смирно стоял на своём месте. Мне стало его даже немного жаль – из трёх наших коров две обладали таким сварливым характером, что невероятно быстро приучили бычка, отвязавшись, оставаться на своём месте и не пытаться искать себе компанию. Учитывая, что одна из них доводилась ему родной матерью, я искренне посочувствовала бедолаге. Взяла моток прочной капроновой бечевки, починила его цепь (кажется, бычок облегчённо вздохнул, вновь почувствовав себя на привязи). Подоила коров, принесла всем сена. Постояла несколько минут в хлеву, слушая самый прекрасный на свете звук – хрупанье сена в челюстях нескольких дружно жующих животных – и пошла домой, радуясь тому, что бычок такой спокойный, и свет горит, и руки уже совсем не болят, и скоро начнется фильм, который я хотела посмотреть...села перед телевизором, пошли начальные титры, и тут отключился свет. "Ну надо же, какое везенье, какой необыкновенно удачный день, ведь я успела при свете подоить и накормить коров", – подумала я и отправилась спать.

На седьмом году своей жизни Маша снова осталась нашей единственной овцой. Молодняк косила беломышечная болезнь – что-то типа злокачественной анемии, которая бывает у овец и у телят; но, если телятам наши ветврачи делали профилактические прививки, которые спасли немало телячьих жизней и семейных бюджетов, то при разговоре об аналогичном заболевании ягнят почему-то лишь озабоченно хмурили брови и сочувственно кивали. Деревенские жители вспоминали, что именно из-за беломышки закрыли овечью ферму нашего совхоза и оставили одних коров.
Так вот, в один совсем не прекрасный миг одновременно лопнуло терпение у тех немногих хозяев, кто еще сохранял небольшие отарки на своем подворье, и в одно лето овцы исчезли по всей округе. Захоти мы сейчас получить от Маши или ее дочерей потомство, нам негде было бы найти барана. К тому же молодые наши ярки тоже внезапно начинали пугающе прихрамывать и залёживаться. Мы подсчитали возможные затраты и приняли нелегкое решение, расставшись с намерением вновь развести овечье стадо, привезя чужой, здоровый молодняк.
И вот у нас опять осталась одна Маша. Словно бы не заметив исчезновения своих потомков из сарая, Маша как ни в чем не бывало привычно и неуклонно ходила бок о бок с коровами, ложилась около Аси (в это сложно поверить, но Маша сумела переупрямить Асю, нашу самую нетерпимую корову, и со временем Ася сдалась и перестала отшвыривать Машу из поля своего зрения, предоставив ей почти полную свободу передвижений), нежно дружила с телятами и всегда с неистовой радостью встречала нас. К сожалению, Маша, выращенная с собаками, переняла многие черты собачьего характера, умом обладала острым и гибким, памятью – отменной, и вдобавок мало чего в жизни боялась. Схемы расположения всех капустных грядок в деревне отлично уместились в Машиной маленькой светлой головке, и, как не анекдотично это выглядело, но паслась Маша теперь тоже на привязи. Конечно, цепь, как корове, ей не требовалась, обошлись собственноручно сплетенной из капроновой бечевы длинной веревки, привязанной к Машиному ошейнику и закреплённой на вбитый в землю металлический прут. Только так мы смогли уберечь и свои, и соседские капустные грядки от овцы-гурмана.
…Ася скучала. Она выросла с Вестой, нашей первой коровой, и была очень к ней привязана. Но, к сожалению, Веста тяжело заболела и погибла, а на следующее лето, как обычно одновременно, избавились от коров все последние подворья нашей деревни. Теперь коровы остались только у нас. И, оставшись без всех, с кем она росла, Ася скучала. У нас уже подросли две новые коровы – купленная в совхозе изящная красавица Василиса и Асина собственная дочь Мэри, но они не могли заменить Асе ее привычную компанию. Туманными прохладными утрами, когда каждый звук разносится по сырому недвижимому воздуху на километры вокруг, Ася жадно прислушивалась к голосам коров из соседних деревень, волновалась, приплясывала и низким утробным голосом коротенько взрёвывала в ответ.
Однажды в сентябре туман никуда не делся ни к обеду, ни к вечеру, ни на следующий день. Стоял мёртвый штиль. Страда закончилась, и целыми днями стояла умиротворяющая сырая тишина, лишь редко-редко доносился с большой дороги шум проезжающей машины. И в этой тишине Ася слушала и слушала, как в соседних деревнях коров выгоняют на пастбище, ведут на дневную дойку, выпускают обратно, собирают домой… Ася стала меньше есть. Она стояла и слушала.
И вот однажды Ася ушла. Поднатужилась, оборвала цепь и ушла на манящие голоса других коров. Мэри и Василиса, разумеется, бросились за нею.
Туман в тот день наконец устал неподвижно висеть и стал потихоньку превращаться в унылую серую морось. Но всё же в этой мороси видимость стала чуть лучше, чем в густом молоке тумана.
Моя мама выглянула в окно и не увидела коров там, где они должны были быть. Слегка досадуя, мама пошла привязать негодяек на новое место, уверенная, что они попросту отвязались и опять пошли инспектировать чужие огороды с ещё не убранной капустой. Но, выйдя на поле, мама не обнаружила ни одной из наших коров.
Сказать, что мама испугалась, значит не сказать ничего. Потерять одновременно всех трёх коров означало бы для нашего маленького хозяйства полный крах, не говоря уж о том, что мы были попросту привязаны к своим животным – и к самолюбивой Асе, и к нежной доброй Василисе, и к независимой, глуповатой, но невероятно дисциплинированной Мэри.
Пометавшись вокруг того места, где паслись наши коровы, мама обнаружила лишь обрывок Асиной цепи. Ни единого следа, указавшего бы, в какой стороне следует искать беглянок, увидеть не удалось – несмотря на неделю тумана и мороси, сентябрьская трава стояла по-прежнему жесткая и непримятая.
И тут мамин взгляд упал на Машу. Истерично блеющая, почти повесившаяся на своем ошейнике овца рвалась изо всех сил, но не смогла порвать веревку.
Почти бессознательно мама взяла Машину веревку в свои руки. Маша с готовностью натянула поводок, приналегла. Мама пошла за Машей…
Я в это время возвращалась с работы. По дороге, в обход деревень. Издалека я даже не очень поняла, что происходит. Но мало-помалу разглядела картину, которую вряд ли когда-нибудь забуду: то опуская нос к самой земле, то поднимая голову и устремив острый взгляд вперёд, решительно и целеустремлённо неслась миниатюрными скачками по полю Маша. За ней, размотав веревку на всю длину, не менее решительно неслась семимильными шагами моя мама. Почему-то я сразу догадалась, что произошло, и, воспользовавшись тем, что я всё еще находилась на возвышенном участке дороги, я оглянулась на пастбище соседней деревни. И, конечно, сразу увидела, как по одну сторону забора слегка хаотично движутся все местные коровы, а по другую горделиво рысят все три наши! При этом участницы обеих сторон пытаются через забор поддеть чужаков хотя бы одним рогом!
Зная стервозный Асин характер, я ни секунды не сомневалась, что она попытается найти слабое место в изгороди, чтобы проникнуть на чужое пастбище и навести там свой порядок. Поскольку я не горела желанием ни чинить чужой забор, ни лечить возможные травмы, которые могли получить коровы в драке, я поспешила напрямик к пастбищу, намного опередив Машу с мамой, подозвала к себе Асю, взяла в руки обрывок цепи и повела её к дому.
На дороге мы встретились с мамой и Машей. Обе они запыхались и лишь тяжело переводили дух. Мама как-то недобро отозвалась об Асе, Маша встретила коров восторженно и с нескрываемым облегчением. С Маши сняли верёвку и накинули Асе на рога – цепь цепью, но Ася побаивалась машин, а мы были на дороге, и подстраховаться не мешало. Справиться с полутонной коровой, удерживая её за цепь, нереально. И не зря: не успели мы сделать и нескольких шагов, как нас обогнал совхозный автобус, развозивший по домам рабочих. Разумеется, нас все знали, и в каждом окне замелькали приветливо машущие руки, улыбающиеся и кивающие лица, но глаза у всех были слегка вытаращены: не каждый день встречаешь на дороге девушку с коровой, женщину с нежно прижавшейся к ее коленям овцой и еще двух коров помоложе, стоящих рядышком с хозяйками и с любопытством глядящих на автобус. В трёх километрах от деревни, где все эти персонажи обитают.
Ну а что, философски пожав плечами, сказала я маме, выгуливаем скотину где хотим. Скажите спасибо, что еще собаку дома оставили.